Быть счастливым — плохо
Но он сомневался. Ведь Ира и до рождения ребёнка не отличалась добрым нравом. А после — будто сорвалась с цепи.
Он пытался вспомнить, когда в последний раз видел улыбку на её лице — и не мог. Даже когда Ира играла с дочкой, на её лице читалось раздражение. Глядя на это, Грише хотелось просто забрать Аню и унести её подальше от мрачной атмосферы.
Однажды он всё-таки набрался смелости и предложил жене обратиться к психологу. Но это вызвало бурю негатива.
— Ты что, считаешь меня сумасшедшей? — кричала Ира. — Думаешь, я истеричка? С тобой тут и впрямь с ума сойти можно!
После той сцены Гриша сдался. Он заявил, что подаёт на развод. Ира, желая отомстить, забрала дочь и уехала в другой город. Ни адреса, ни номера телефона она не оставила. И даже на алименты не подала.
Гриша искал дочку. Пытался найти. Но с каждым шагом всё яснее понимал: ради встречи с Анютой придётся снова пройти через ад общения с бывшей женой. Он сдался. Смирился. Хотя любил свою дочь, готов был быть рядом, растить её. Но страх и бессилие победили.
Ира же всё больше озлоблялась. В её голове укоренилось: во всём виноват Гриша. Она была уверена — он бросил её ради другой женщины. Себя виноватой она не считала ни на секунду.
И вся эта злость, накопившаяся в ней, в итоге обрушилась на дочь. Не в виде побоев — Ира не поднимала руку. Но Аня росла в атмосфере, полной раздражения, обесценивания и холода. Атмосфере, в которой душа ребёнка постепенно тускнеет.
В их доме не отмечали праздников. День рождения? Нет, этого не существовало. Аня впервые услышала, что такое день рождения, только в детском саду.
— Мама, представляешь, у Антошки сегодня был день рождения! Его поздравляли, а ещё подарили подарок! А у меня тоже так будет? — с надеждой спросила она.
— Не будет, — отрезала Ира. — Вся эта ерунда придумана для глупцов. Что за праздник — день рождения? Это я тебя родила, значит, если и праздновать, то мне. А тебе нечего и ждать. И вообще — не задавай больше таких глупых вопросов. Это пустая трата денег.
Новый год у них тоже проходил как обычный вечер. Без ёлки, без гирлянд, без салатов. Только в садике Дед Мороз приносил немного праздника. Лишь тогда у Ани в глазах загорались искорки. Дома же они с мамой ужинали как обычно — просто и молча — и ложились спать по расписанию.
Смех Ира не выносила. Возможно, потому что давно разучилась смеяться сама. Когда Аня смотрела мультики и весело хохотала, мать тут же останавливалась, шла в комнату и с раздражением говорила:
— Прекрати! Что за истерики? Слушать противно.
И девочка замолкала. Внутри у неё оставался комок непонимания: почему радоваться — плохо?
— Что ты ржешь, как конь! Там даже ничего смешного нет!
И Аня уяснила, что улыбки – это плохо. Смех – плохо. Нужно быть серьезной и грустной, как мама.
Было ли какие-то у Иры психические проблемы – неизвестно. Ведь к психологу она так и не пошла, считая это выкачиванием денег. И вообще она думала, что люди живут не ради веселья. И те, кто постоянно веселятся, просто поверхностные и глупые.
Конфеты Аня впервые тоже попробовала в детском саду, когда у кого-то был день рождения. И это было так вкусно!
Вечерами она мечтала, что вырастет и купит себе целый пакет конфеток. И эта мысль грела ей душу, и даже запрещенная в этом доме улыбка появлялась на лице.
Неизвестно, как бы сложилась судьба этой девочки, если бы она и дальше росла со своей мамой. С каждым годом мама становилась все злее и обиженнее на жизнь. Ее даже соседи стороной обходили, а бабульки крестили ее вслед. Говорили, что сам дьявол в ней живет, ведь человек не может быть настолько злым.
Но, видимо, вся эта злость имела пагубное последствие для организма. У Иры обнаружили рак. Так как врачам она не доверяла, то попала в больницу уже на скорой помощи, когда уже помочь ей было невозможно.
Аню взяла к себе соседка, когда Иру забирали. Перед отъездом Ира назвала имя и фамилию отца Ани, и город, в котором он живет. Все же, на дочь ей не было плевать.
Из больницы Ира не вернулась. Анечке даже не сразу сказали, что ее мамы больше нет. Девочка и так была вся запуганная, лишний раз боялась что-то сказать, сделать.
Органам опеки соседка передала слова Иры, и те быстро отыскали отца Ани.
На тот момент он уже полгода как был женат. И когда ему позвонили из органов опеки и объяснили всю ситуацию, он сказал жене, что не бросит дочь. К тому же, он ее искал.
Жена его и впрямь была хорошей женщиной, и знала, как Гриша переживал из-за того, что его разлучили с дочерью. Поэтому сказала, чтобы он ехал за ребенком.
Аня, конечно, не помнила своего папу. И ей было очень страшно, ей казалось, что жизнь с папой будет хуже, чем с мамой.
Когда Гриша приехал, девочка все еще находилась у соседки. Органы опеки позволили остаться ей там до приезда отца, чтобы лишний раз не травмировать ребенка.
По дороге Гриша купила большого плюшевого кота. И взял разных конфет.
Когда он вошел, Аня испуганно стояла в сторонке. Правда, ее взгляд привлекла большая игрушка в руках у Гриши. А потом она увидела конфеты.
Этим папа сразу покорил Аню. Ей казалось, что те, кто приносят конфеты, просто не могут быть плохими. Ведь в садике их раздавал Дед Мороз и ее друзья. А больше ей никто конфет и не давал.
Пока Аня знакомилась с новой игрушкой, соседка рассказывала Грише про его бывшую жену.
— Про покойных плохо не говорят, но она была, конечно, той еще особой. Никогда не здоровалась, не улыбалась. Сыпала вслед проклятьями тому, кто не пришелся ей по душе. И Анечка вся зашуганная, вся какая-то забитая.
У Гриши сердце кровью обливалось, когда он думал о том, как трудно было его дочери. И себя корил, что не пришел к ней на выручку. Нужно было бороться, искать их. Но его останавливала встреча с бывшей женой. А из-за его страхов страдала дочка.
Когда со всеми бумагами было покончено, прошли похороны, Аня направилась с папой в новый дом.
— У тебя же скоро день рождения, — с улыбкой произнес он, желая расположить к себе ребенка, — что бы ты хотела получить в подарок?
Аня удивленно взглянула на него, а Гриша не понял, чему она так удивляется.
— Я не знаю. Мама не дарила мне подарков. И мы не праздновали день рождения.
— Как так? – опешил Гриша.
— Она говорила, что это глупость. Что моей заслуги в этом нет, чтобы меня поздравлять.
— Это не так… Все должны радоваться в свой день рождения, — с комом в горле проговорил мужчина.
— Можно тогда мне пакетик конфет? – спросила Аня. – Я их очень люблю.
Гриша лишь кивнул. Слова застряли в горле.
Позже, когда жена Гриши познакомилась с девочкой, они уложили Аню спать. Мужчина же закрылся на кухне, достал бутылку вина и залпом выпил бокал.
— Она не отмечала ее день рождения… — проговорил он, когда супруга вошла на кухню. – Знаешь, что Аня попросила у меня в подарок? Конфет… То, что обычно у детей всегда есть… Господи, как я мог? И если у нее не было денег, зачем она так поступила? Готова была лишить нашего ребенка всех радостей, чтобы мне насолить?!
Наташа, жена Гриши, обняла его.
— Не вини ее. Ее жизнь и так уже наказала…
— Да я не ее виню. Я себя виню. Убедил себя, что Ане с мамой будет хорошо, что нет поводов для волнения. А сейчас я вижу ребенка, который даже радоваться боится.
— Знаешь, — улыбнулась Наташа, — мы устроим Ане шикарный праздник. За все дни рождения, которых у нее не было.
День рождения был через неделю. Всю эту неделю Анечка привыкала к новой семье.
Больше всего ее удивляло, что папа и тетя Наташа так много улыбаются. Что они смеются! Аня искренне думала, что взрослые этого уже не умеют.
А еще, оказалось, что по утрам можно есть не только липкую и безвкусную кашу. Тетя Наташа делала для Ани сырники, блинчики, творог с фруктами и ягодами и много всего-всего.
Но, конечно, больше всего Аню удивило, что в доме всегда есть конфеты. Папа сказал, что их можно есть без спроса! Единственное, что он попросил не есть много, чтобы животик и зубки не заболели.
А в день рождения, когда Аня открыла глаза, она подумала, что еще спит. И все это ей снится.
Вся комната была украшена шариками. А на завтрак у нее был торт! На котором она задула свечки!
А после они пошли в парк развлечений. А еще она получила семь подарков – по одному, за каждый год.
Дети вообще быстро ко всему приспосабливаются. А уж к хорошему тем более. Уже через месяц Аня заливисто смеялась, кричала, когда не могла сдержать эмоций, и очень часто обнимала папу и тетю Наташу. Мама не позволяла этого делать, ей не нравилось, когда Аня липла к ней.
Аня пошла в школу, жизнь наладилась. Порой, она даже не могла понять, что из ее памяти – правда, а что она придумала. Но она знала, что ей очень повезло оказаться в папиной семье. И хоть ей было жалко маму, она считала, что с ней ей было бы хуже.
А еще через год Аня впервые назвала тетю Наташу мамой. Потому что, как бы это ни было грустно, она была лучшей матерью, чем Ира.
Прошёл год с тех пор, как Аня стала жить с папой и Наташей. Школа, тёплый дом, новые друзья, поездки на выходные, торт на день рождения и даже просто возможность смеяться — всё это она воспринимала как чудо. Как чудо, которое вдруг стало её жизнью.
Наташа не стремилась заменить Ане мать. Она не называла себя мамой, не требовала от девочки ничего сверхъестественного. Она просто была рядом. Обнимала, когда Аня боялась. Успокаивала, когда та просыпалась ночью от кошмаров. Готовила любимые сырники, если у Ани был плохой день. Помогала с уроками, записала её в кружок рисования и кружок танцев.
— Ты такая пластичная! — радовалась Наташа на первом открытом занятии. — Анечка, ты точно будешь звёздочкой!
Аня стеснялась. Она не привыкла к похвале. Когда хвалили — сердце замирало. Казалось, что вот сейчас, вот-вот — это закончится, и всё снова станет серым, как раньше.
Но дни шли. А мир не менялся в плохую сторону.
Иногда Аня вспоминала маму. Воспоминания были чёткие, резкие, как осколки стекла. Они не грели. Только резали. Она не могла сказать, что скучает. Скорее — она боялась забыть. Боялась, что если забудет ту маму, то предаст её. Ведь мама — она же всё равно была. Даже если всегда грустная. Даже если никогда не улыбалась.
Как-то раз, вернувшись из школы, она нашла Наташу на кухне за чашкой чая. Та смотрела в окно, задумчиво покачивая ложку в кружке.
— Тётя Наташа… — вдруг сказала Аня.
— Что, солнышко?
— Ты не злишься, когда я вспоминаю маму?
Наташа посмотрела на неё мягко.
— Конечно, нет. Это твоя мама. И ты имеешь право помнить её. Даже если было трудно.
Аня подошла ближе. Прижалась.
— Мне иногда кажется, что она меня не любила.
Наташа погладила девочку по волосам.
— Я думаю… она любила. Просто не умела по-другому. Иногда взрослые так ранят, потому что сами внутри — как сломанные. Это не оправдание. Но это объяснение.
Аня молчала. Просто стояла, вдыхая запах ванили и лаванды — так пахла Наташа.
— А ты меня любишь?
— Очень. Безмерно.
— Тогда можно я буду тебя называть мамой?
У Наташи дрогнули губы. Она сдержала слёзы, но голос всё равно выдал её волнение.
— Можно, родная. Я буду самой счастливой мамой на свете.
Когда Гриша узнал об этом, он не смог скрыть эмоций. Они сидели на веранде летним вечером, когда Аня подошла к нему, обняла за шею и сказала:
— Пап, а маме я сегодня сказала, что она — мама.
Он повернулся к Наташе, и глаза их встретились.
— Ты не против? — спросила девочка.
— Нет, конечно, нет… — Гриша обнял их обеих. — Вы у меня две самые родные.
С тех пор жизнь пошла новым чередом. Теперь у Ани было всё, что ей когда-то казалось невозможным. Утренние завтраки всей семьёй. Прогулки по парку. Совместные вечера с настольными играми. Папа читал вслух книги перед сном. Наташа покупала красивые тетради и украшала обложки цветами. А в воскресенье они готовили вместе — блины, пиццу, печенье.
На Новый год Гриша впервые нарядил ёлку вместе с дочерью. Аня ахнула, когда открыли коробку с игрушками.
— Настоящие?! Такие красивые!
— А ты какую хочешь повесить первой? — спросила Наташа.
— Эту! — Аня выбрала стеклянного снегиря.
Праздник получился волшебным. Был Дед Мороз, подарки, снег, фейерверки. Аня смеялась так, как никогда прежде.
Но в жизни не бывает только света. Как бы ни старались взрослые, прошлое не отпускало Аню так просто.
Весной у неё начались проблемы в школе. Она стала более замкнутой, раздражительной. Учительница позвонила Григорию.
— Я понимаю, что Аня много пережила. И мы стараемся быть максимально деликатными. Но она стала… грубой. Молчит на уроках. Не реагирует на замечания. И сегодня нарисовала чёрную фигуру, похожую на плачущего человека, и написала: «Я не нужна».
Гриша почувствовал, как у него земля уходит из-под ног. В тот же вечер он долго разговаривал с дочкой. Но та лишь пожимала плечами.
— Не знаю… Просто иногда я думаю: а вдруг всё это сон. Вдруг всё снова станет, как раньше.
Он понял. Она боялась. Боялась счастья. Боялась, что оно мимолётное.
И тогда он вместе с Наташей повёл Аню к детскому психологу.
— Это не потому, что с тобой что-то не так, — объяснял он по дороге. — Просто мы хотим помочь тебе чувствовать себя лучше. Это как с зубами — иногда нужно к доктору, чтобы они не болели.
Психолог оказалась доброй женщиной. В кабинете было уютно — мягкий свет, игрушки, уютное кресло. Аня сначала молчала. Потом — рассказывала понемногу.
Оказалось, что в ней живёт огромный страх быть покинутой. Страх, что радость — временная. Что любовь — ненадёжна.
Потребовались месяцы. Беседы, рисунки, игры. И однажды, когда Наташа пришла её забирать, Аня вдруг сказала:
— Мам, знаешь, я теперь думаю, что счастье — это не ошибка. Это награда. Я заслужила.
С тех пор прошло ещё два года.
Ане исполнилось девять.
Она уже уверенно называла Наташу мамой. В школе стала активной, у неё появились подруги. Она участвовала в олимпиадах, читала вслух на утренниках, танцевала на сцене.
В день рождения Наташа приготовила ей огромный торт с клубникой. А Гриша купил велосипед, о котором она мечтала.
— Аня! — кричали дети во дворе. — Пошли кататься!
— Сейчас! Только маму поцелую.
Она подбежала, крепко обняла Наташу и шепнула:
— Спасибо, что ты есть. И что ты осталась со мной, даже когда я была не очень хорошей.
— Ты всегда была хорошей, Анюта. Просто немножко раненой. Но теперь ты сильная. И счастливая.
И это было правдой.
Потому что счастье — это не ошибка. Это не роскошь. Это не мираж.
Счастье — это то, что ребёнок должен иметь по праву. Как тепло. Как заботу. Как любовь.
И если вдруг в жизни появляются люди, которые могут это дать — значит, всё было не зря.
